Во Всемирный день оперы мы поговорили с музыковедом, педагогом, одним из наиболее авторитетных специалистов в России в области музыкальной психологии, заведующей кафедрой истории музыки Российской академии музыки имени Гнесиных Диной Константиновной Кирнарской.
Как XX век напугал слушателей, в чем секрет оперных хитов, могут ли современные композиторы повторить их успех и все ли режиссерские эксперименты опасны для здоровья – в нашем интервью.
Как бы лично для вас выглядел идеальный #ДеньОперы?
- Знаете, чтобы из каждого утюга звучали оперные хиты - в аэропортах, на вокзалах, в магазинах, в торговых центрах… И люди, которые никогда этого не слышали, сказали бы: «О, надо же, как интересно». Причем чтобы ненавязчиво, не fortissimo, как мы привыкли глотку драть, а в громкостном режиме джаза. Это могут быть увертюры, которые все знают, - из «Сороки-воровки», «Севильского цирюльника», «Руслана и Людмилы», например. Или какие-то приятные арии. И люди бы спрашивали: «Что за дурь, вообще, происходит сегодня?» А им бы отвечали: «Сегодня День Оперы», - «Ааа! Ну тогда ладно», согласились бы они (улыбается).
Вы сейчас упомянули названия, которые, действительно, все знают. На ваш взгляд, современные композиторы, уже XXI века, гипотетически, могут составить конкуренцию классическим произведениям «золотого века оперы», тем самым хитам?
- Это называется - «никогда не говори «никогда», тем более, когда речь идет о будущем. Какие из нас могут быть пророки? Что мы можем сказать о развитии будущей цивилизации? А музыка - часть ее. Здесь важна и идеология, и образ жизни, и еще миллион вещей. Но то, что мы сейчас наблюдаем, я вам скажу. XX век всех сильно напугал. Авангард, крик, писк, шепот, визг (смеется). Все сказали: «Фу, какая гадость, вообще. Мы это слушать не будем».
Сейчас ведь этого нет. XXI век возвращается в тональность, то есть в тот язык, которым разговаривает поп-музыка. Почему, собственно, хиты стали хитами? Потому что поп-музыка говорила на том же языке, на котором и классика. Такое простое наблюдение. «Кармен», «Евгений Онегин», «Пиковая дама» разговаривали тем же музыкальным языком, что романс, песня. Именно поэтому они и врезались в память, стали своими, были присвоены людьми.
А когда опера заговорила черт знает каким языком, и не только опера, а, вообще, академическая музыка, то все сказали: «Господи, да гори оно огнем». В XXI веке все вернулось на круги своя, может быть, без всякого подражания, конечно, не в точности так же, как было когда-то, но никакого оголтелого авангарда уже нет. Это уже все вышло из моды. Вернулась мелодия. Не зря же говорил Мартынов – «конец времени композитора». Это был своего рода протест против далекой от слушателей музыки.
Этот возврат не так давно начался. В XXI веке 20 лет всего прошло. Музыка возвращается к слушателю, возвращается к тому языку, которым разговаривает массовая музыка. Я не исключаю, что это может быть какой-то парафраз рок-оперы. Или какие-то элементы джаза, как «Порги и Бесс». То есть с какими-то популярными моментами. Без этого никак. Ничего заумного слушатель не примет. Это уже всем понятно. Вы знаете, некоторые думали, что слушателей можно воспитать. Фига с два. Скорее он вас воспитает. Что, собственно, и произошло. Слушатель воспитал композиторов своим отказом от радикального авангарда. Он сказал: «Ребята, мы не хотим вот это ваше все. Эксперименты оставьте при себе, а нам, пожалуйста, давайте музыку мелодичную, трогательную, душевную, которая так или иначе, какими-то нитями, уж какими это ваше дело, связана с поп-музыкой, с массовыми жанрами. Ничего другого мы не примем. Все».
Но здесь же и обратное движение - классика влияет на популярную музыку.
- Бесспорно. Столько идей, сколько на одной странице Бетховена, в 100 популярных песнях нет. Идеи, мелодические шаблоны, образцы классика, конечно, дает. Влияние есть, но это сложные материи, потому что наука, главным образом, исследует не столько восприятие, сколько тексты. Музыковедение, по крайней мере. Поэтому никто не знает, до какой степени слушатель готов принять что-либо. Пытаются, конечно, в целях прогнозирования кассы что-то щупать, но это очень молодая область науки. Там достаточно мало известно. Музыкальная социология, музыкальная психология пока не готовы ответить на вопрос, сколько вы можете издеваться над общественным слухом.
Вы говорили про эксперименты. И не так давно по всем новостным лентам прошла новость, что зрителям в опере стало плохо во время спектакля из-за откровенных сцен и вида настоящей крови. На ваш взгляд, такие спорные режиссерские решения ведут в никуда или все-таки есть в этом рациональное зерно?
- Зерно есть. Истина, как всегда, где-то посередине. В вашем вопросе она уже заключена. Так и подмывает сказать: «Идиоты эти режоперы, провались оно!» И таких консервативных слушателей немало.
Я скажу парадоксальную, этакую раздражающую вещь: настоящий операман ни в какой сцене не нуждается, ему спектакль не нужен. Ведь раньше помните, как было, – записана опера на пластинке, на диске. Пожалуйста, наслаждайтесь голосами, музыкой. Зачем вам спектакль-то? Вы можете его вообразить, или, вообще, о нем забыть, и просто, как говорится, в концертном исполнении, слушать музыку. Это я говорю о меломанской элите, то есть об обожателях музыкального искусства. И им, собственно, вообще не нужен спектакль. Музыка и есть опера. Не то, что происходит на сцене, а воплощенная в реальном звуке партитура. Все точка. Это если радикально рассуждать.
Но! Берем большое «но». Для слушателя менее искушенного, а это 90% людей, конечно, нужен спектакль. Музыку они слушают вполуха, так, в общих чертах, и пялятся на сцену изо всех сил. И здесь уже вопрос вкуса режиссера. Гениально говорил Борис Покровский, что опера это музицирование действием, то есть насколько вы можете переложить партитуру на язык театра. Вот что надо на самом-то деле, а не ваши дурацкие фантазии. Вдохновившись музыкой, рассказать ее, эту музыку, не что-нибудь другое, а му-зы-ку, языком театра. И тут вопрос в том, насколько вы можете, так сказать, музыкальную валюту конвертировать в театральное действие. Вот что надо.
Вы сказали - была настоящая кровь. Смотря, какая опера. Бывают экспрессионистские, где это могло бы иметь место. Если это соответствует музыке, никто в обморок не упадет. А если не соответствует – могут. Именно от диссонанса, от того, что звучит одно, а я вижу совершенно другое, что, вообще, ни в какие ворота, не про это. Понимаете? И от этого рассогласования человек начинает просто беситься. Я могу понять, из-за чего это могло произойти. Не из-за кровищи как таковой, а из-за того, что это был режиссерский произвол, что музыка не подвела человека к этому зрелищу. Понимаете, какая история?
Все должно быть обосновано…
- А чем? Музыкой! Тем музыкальным языком, на котором говорит композитор, стилистикой. Музыка – королева жанра, а не какие-то режиссерские бредни, прошу прощения. Они все должны вытекать из музыки. Как минимум ей не противоречить. Вы можете театрально фантазировать как угодно, но до тех пор, пока не сложится вот такой гадкий диссонанс с партитурой. Если он произойдет, то все в обморок попадают. Самые чувствительные прямо сразу. Это может быть, вполне допускаю.
Во Всемирный день оперы ваша рекомендация для 90% неискушенных зрителей и слушателей – с чего начать?
- С того, что все знают, - «Кармен», «Травиата» (напевает застольную Libiamo ne' lieti calici). Вот с этого. С самых популярных арий.
Comentarios